Журавленок и молнии - Страница 79

– Я не знаю… – прошептал мальчик, и Журка заметил, как под его жесткой, стоящей коробом рубашкой беспомощно шевельнулось плечо.

– Что ты не знаешь?

Мальчик так стиснул коленки, что побелели ногти. Но он не отвел глаз и повторил более громко, с усталостью и отчаянием:

– Ну, я правда не знаю. Все спрашивают: "Почему, почему?" – а я кинул, и все… Просто…

У него оказался неожиданный голос, вовсе не подходящий для такого мальчишки. Низковатый, с хрипотцой, будто от легкой простуды. Таким голосом говорил бы, наверно, плюшевый медвежонок, если бы научился человечьему языку…

Задребезжал в прихожей звонок. "Папа" – решил Журка, но не обрадовался. Ему хотелось окончить разговор один на один.

Пришел не отец, а Горька. А Журка совсем забыл, что они договорились насчет кино!

– Идем? – спросил Горька.

Журка сказал, поморщившись:

– Не могу я сейчас. Тут у меня сидит один… "Диверсанта" привели, который в машину камень пустил.

– Да ну-у?! – удивился и, кажется, обрадовался Горька. – Можно посмотреть?

Не дожидаясь ответа, он шагнул в комнату и весело уставился на мальчика.

– Правда, что ли? Этот мелкий гвоздик? – спросил он (хотя сам был лишь, чуть-чуть побольше "диверсанта").

Журка сумрачно кивнул. Горька, все усмехаясь и не отрывая глаз от мальчишки, обошел его по широкой дуге. Тот сначала робко следил за ним, потом съежился и опять опустил голову.

– Ну и что теперь? – спросил Горька у Журки.

Журка пожал плечами.

– Я почем знаю? Отца ждет, объясняться будет… А я пока хотел добиться, зачем он кидал. Понимаешь, причину из него вытянуть!

– Тебе не все ли равно, что ли? – сказал Горька.

Журка мотнул головой. Ему было не все равно. Он хотел знать, как рождаются черные молнии, которые в одну секунду могут обрушить на людей всякое горе.

Мальчишка опять поднял глаза и вдруг сказал хрипловатым своим голосом:

– Они все кидали и не попали… Потом Репа говорит мне: "Кидай". Я кинул и попал. Потом побежали…

– Вы что, в партизан играли? – деловито спросил Горька.

– Ага…

– Идиоты! – почти со слезами крикнул Журка. – Это же не игра! В машинах-то настоящие люди! Вы об этом думали?

– Не-а… – прошептал мальчишка.

– Но ты хоть о чем-то думал?

– Чтобы в стекло попасть. Чтобы зазвенело…

– Дать бы тебе, чтобы зазвенело, – беспомощно проговорил Журка. И понял, что больше спрашивать не о чем. Но вспомнил опять, как замахивался камнем сам, и снова спросил:

– А может, ты злился на кого-то, когда кидал?

– Не…

– Да не тяни ты его за душу, – вдруг серьезно сказал Горька. – Ни черта он не соображал тогда.

– Совсем? Так не бывает.

– Бывает. Я, когда бутылку у магазина тащил, разве о чем-нибудь думал? Сейчас, как вспомню, сам удивляюсь…

– Сравнил… – сердито отозвался Журка. И обратился к мальчишке с новой догадкой: – Репа этот… и кто там еще, они тебя насильно заставляли кидать? Отлупить грозились?

Мальчик мотнул головой.

– Не… Они со мной всегда по-хорошему. Заступались…

– "Заступались"… – опять вмешался Горька. – А сейчас, наверно, чистенькие сидят: "Мы ни при чем".

– Они сказали, что не кидали, только я…

– А ты что сказал? – спросил Журка.

– Что… Не они же разбили, а я…

Наступило молчание – длинное и неловкое. Потом Горька ненатурально зевнул и попросил:

– Дай чего-нибудь пожевать, я дома перекусить не успел.

– Пошли! – обрадовался Журка и повел Горьку на кухню. Дал ему хлеба, холодную котлету и стакан компота. Потом оглянулся на дверь: показалось, что в комнате раздался длинный всхлип. Журка торопливо вернулся к мальчишке. Тот сидел, как и раньше, и тоскливые глаза его были сухими. Только дышал чаще. И совсем неожиданно для себя Журка спросил:

– Есть хочешь?

Мальчик быстро и даже испуганно мотнул головой:

– Не…

– Да пойдем, не бойся, – сказал Журка.

– Не… – повторил мальчик. Суетливо поскреб по полу острыми краями новых сандалеток, коротко вздохнул и спросил, глядя в сторону: – А он меня простит?

– Кто?

– Ну… папа твой…

"Да нужен ты ему…" – чуть не сказал Журка. В самом деле, не будет же отец сводить счеты с этим и так задавленным бедой мальчишкой. А если сперва и вскипит, если заговорит, что "таких с детства учить надо", – Журка скажет: "Папа, отпусти его. Ты же видишь, как ему плохо…" Отец послушает. Журка знал, что сейчас отец согласится на его любую просьбу.

"Не бойся", – хотел сказать Журка. И в эту секунду опять позвонили. И опять мальчишка сжался на стуле.

Однако и сейчас это был не отец. Вернулась мать "диверсанта". Она очень огорчилась, котла узнала, что отца еще нет.

– Вот же невезенье какое… А мне к трем часам на работу надо, я в домоуправление подрядилась по субботам полы мыть…

– Ну, так вы идите. А его оставьте, – опять посоветовал Журка.

– Одного-то…

– А что, он дорогу домой не найдет?

– Да найдет… Тут еще одна забота. У него талон к зубному врачу на два часа. А он один, паразит, ни за что не пойдет, сбежит. Он их боится, врачей-то этих, пуще милиции…

Журке не хотелось так сразу расставаться со своим несчастным гостем, он продолжал испытывать к нему странное чувство. Смесь жалости и любопытства. Но самым главным было ощущение нерешенной загадки. И эту загадку понять без мальчишки было невозможно.

– А в какую поликлинику талон? У вас, на " Сельмаше"?

– Да нет, в городскую. В нашей-то нету детского кабинета…

– Это недалеко, – сказал Журка. – Если хотите, мы его сводим. – Он оглянулся на Горьку, который независимо стоял в дверях кухни и пальцами вытаскивал из стакана компотные ягоды. А вдруг Горька скажет: "На фиг нам это надо?" Но тот бросил в рот сливу и кивнул.